Погоня по Средней Азии. Побег от ленинской тайной полиции - Павел Назаров

Однажды утром меня забрали в ЧК под усиленной охраной; это были десять головорезов, которые входили в совет этого кровожадного учреждения, в число которых, однако, теперь входил студент юрист, не окончивший свой курс, по имени Сидоров, который был занят в настоящее время расследованием всех заговоров против диктатуры пролетариата.

Когда ввели А., мы обменялись многозначительным взглядом; было очевидно, что он раздавлен своими переживаниями.

Я надеялся узнать, что он сообщил на предварительном следствии, какую избрал линию защиты, как он объяснил свое пребывание среди местных жителей Ферганы и где и при каких обстоятельствах он был арестован.

Во время ожидания начала нашего допроса большевики, находившиеся в комнате для допросов, затеяли какую-то глупую дискуссию, браня капитализм, буржуазию, угнетателей рабочих классов и так далее. Попытавшись использовать это, я вставил несколько провокационных реплик, и они сразу поддались на уловку и стали спорить со мной, вполне правильно видя во мне «классового врага» и противника. Во время этого краткого спора, я постарался рассказать, в чём я обвинялся, как я защищался, и что я должен был должен делать с А. Он, поняв мое намерение, присоединился к этому живому обсуждению. Благодаря этому, мы быстро дали друг другу понять всё, что было надо, прямо в присутствии этих идиотов, и когда следователь вошёл в комнату, мы знали уже, что отвечать и как говорить с ним.

После этого допроса А. отправили в нашу камеру №22, что означало, конечно, что его судьба была предрешена – пуля.

Он рассказал нам печальную историю о том, как он попал в руки большевиков. Он с ещё одним офицером и четырнадцатилетним сыном последнего находились в отряде Мадамин Бека, который очень успешно действовал против большевиков, разбивая одно за другим подразделения красных.

Однажды они услышали, что Мадамин Бек готовится напасть на русский посёлок Мин Тюбе. Следует заметить, что у него были основания для недовольства. Этот посёлок располагался на земле, отнятой силой у местных жителей царским правительством, и русские поселенцы были отпетыми бандитами, которые сделали Центральную Россию слишком «горячим» местом для себя, чтобы там оставаться. Конечно, они причинили немало вреда местному населению, которое терпеть их не могло за принесенные оскорбления и наносимые убытки.

Русские офицеры изо всех сил старались отговорить Мадамин Бека от этого шага, который был фатальным во всех отношениях, не говоря уже о том, что он безнадёжно компрометировал в глазах русского населения так успешно начатое восстание против большевиков. Я думаю, что сам Мадамин Бек это понимал, но не мог обуздать своих сторонников. Когда офицеры увидели, что все попытки отговорить его оказались бесполезными и что вопрос о нападении был определённо решен, А. и Р. вместе с сыном, отличавшимся своей храбростью и меткостью стрельбы, оставили отряд и прискакали в Мин Тюбе, где они предупредили жителей о готовящемся нападении.

Жители Мин Тюбе были не очень уверены в своих собственных силах и обратились за помощью к советским властям. Но прежде чем эта помощь в виде подразделения Красной армии, сопровождаемого комиссаром ЧК, пришла, нападение отряда Мадамин Бека было отбито самими жителями с большой потерей для нападавших.

Люди из Мин Тюбе остались верны себе и подтвердили свою дурную репутацию. Первое, что они сделали после прибытия красноармейцев, – передали своих спасителей А. и Р. в руки сотрудников ЧК как «царских офицеров». Делая это, они надеялись получить прощение и благосклонность советских властей. Даже коммунист, командовавший этим красноармейским подразделением, был удивлён таким поступком.

Но два года спустя рука Немезиды14 сделала свое дело. Посёлок Мин Тюбе был захвачен отрядом местных повстанцев, и они все дома там сравняли с землей, а всех жителей вырезали.

Бедный А. находился в очень подавленном настроении и был удивлен нашей весёлостью и даже довольно беззаботным состоянием ума. «Благодарю вас, господа», – сказал он – «что вы, как я вижу, заботитесь обо мне и надеетесь, создав атмосферу беззаботности, вывести меня из моей депрессии, но это всё зря, так как без сомнения мы все приговорены к смерти».

Мы успокоили его, сообщив об успешной подготовке к восстанию, и о нашей надежде вскоре оказаться на свободе, если конечно комиссары не решатся нас расстрелять раньше.

Благодаря нашей почтовой связи через магазин мы узнали, что скоро будет назначена дата восстания. Это подбодрило нас, но мы всё равно продолжали разрабатывать план побега из тюрьмы.

Наши друзья, остававшиеся на свободе, завербовали девушку, работавшую машинисткой в ЧК, и ей удалось добыть для них несколько чистых бланков с подлинными печатями и подписями комиссаров. На одном из них был приказ тюремным властям направить всех арестантов из камеры №22 в ЧК. Конвой из десяти наших, одетых в красноармейскую форму людей, собирался доставить этот приказ в тюрьму в обеденное время, когда все комиссары из ЧК уходили пить водку. На случай какого-то телефонного запроса со стороны тюремных властей, машинистка должна была оставаться на дежурстве и дать необходимый ответ по телефону. Оставалось только выбрать день и проставить дату в приказе.

Приблизительно в это же время у меня появилась прекрасная возможность для побега. Однажды утром, когда я с какой-то целью был доставлен в ЧК, я был там задержан до позднего вечера, отвечая на несчетное число более или менее глупых вопросов советского следователя. Когда наконец мне позволили уйти, и я вышел в коридор и на лестницу, то обнаружил своих конвоиров крепко спящими, и я мог бы совершенно спокойно выйти на улицу и скрыться, пользуясь ночной темнотой, так как в то время улицы не освещались. Но я понимал, что мой побег сразу встревожит большевиков и навлечёт на моих товарищей такого сорта репрессии, как «исключительные меры», и в качестве предосторожности против их возможного побега их просто «пустят в расход», как большевики цинично называли тайные казни заключенных.

Во время моих прогулок в тюремном дворе я случайно завел знакомство с двумя очень интересными туркменами, привезёнными из Закаспийской области. Первый был очень высоким молодым человеком, имевшим, по меньшей мере, семь футов роста. Он ужасно страдал от голода, поскольку у него не было денег и, конечно, не было никаких друзей в этой части света, а тюремная еда была невыносимо плохой. Я начал делиться с ним своими обедами, и бедняга быстро восстановил свои силы. Он происходил из богатой туркменской семьи и решительно боролся с большевиками. Он рассказал мне, что своей саблей порубил немало большевистских голов. Какой вид, должно быть, имел этот свирепый молодой великан со своим восточным ятаганом, восседавший на одной из этих замечательных туркменских лошадей! Он не был захвачен в плен в честной борьбе, а предательски схвачен во время перемирия вместе со своим другом, влиятельным туркменом по имени Джунаид Хан15, когда они молились в мечети. Большевики, как истинные приверженцы воинственного марксизма, вообще не считали нужным держать свое слово по отношению к «классовым врагам».

Джунаид Хан, человек уже преклонного возраста, был главой клана из десяти тысяч туркменских племен, которых он привел много лет назад из Афганистана на российскую территорию. Он пользовался огромным авторитетом среди своих людей. Даже здесь в тюрьме от него ни на шаг не отходил его адъютант, красавец туркмен с длинной чёрной бородой. У Джунаид Хана также не было ни копейки денег. И я смог помочь ему с деньгами, переданными через нашу секретную почтовую службу.

Он был посвящён в наши планы и очень старался убедить меня уйти с ним в туркменские степи, как только мы освободимся.

«Я дам вам всё, что вы только захотите», обещал он мне – «предоставлю вам войлочный шатер с коврами и всем необходимым, скот и лошадей». Он даже обещал мне бадахшанца, лошадь великолепной афганской породы. Их чрезвычайно тяжёло было добыть, так как их вывоз был запрещён.

В какой-то момент я серьёзно стал подумывать о том, чтобы уйти вместе с ним, но мои обязанности в руководстве «белого» движения удержали меня в Туркестане. Джунаид Хан в конечном счёте добрался назад в туркменские степи и о его присутствии быстро стало известно большевикам с того момента, как он поддержал жестокую и непрерывную войну против них в защиту веры и свободы своих людей. В конце концов, оттесненный абсолютным перевесом превосходящих сил и вооружений в Персию, а потом вынужденный искать убежище в Афганистане, Джунаид Хан, будучи одним из тех редких героических людей, которые без средств или поддержки, оставшись в одиночестве, без помощи или ободрения, отказываются вложить в ножны свой меч, продолжал еще одиннадцать лет отчаянную неравную борьбу, несмотря на свой преклонный возраст, ни разу не соблазнившись искушениями, предлагаемыми ему советским правительством, упрямо цеплялся за свою свободу, свою религию и свои обычаи, кружил годами по всему Туркестану, создавая опасность для большевиков вне городов по всему краю, единственному региону России, где борьба против большевиков продолжалась не прерываясь. Честь и хвала народам Туркестана за их непоколебимый отказ признать правительство растлевающих души бандитов. Их доблестному примеру могли бы даже следовать люди, называющие себя цивилизованными христианами.